В этот раз предметом истерик которую неделю служит не горящий уличный фонарь. Никто не побежал звонить, выяснять, добиваться, чтобы фонарь включили, а у нее уже сил нет ходить. Все просто! Этот фонарь никому не нужен. И всем наплевать, что он не горит.
И вот слоняется она по подъезду, как тень, увидит кого-нибудь и заводит старую песню. Меня недавно увидела и снова-здорова: фонарь не горит. А я зареклась с ней не разговаривать больше, чем здрасте-здрасте. Дело в том, что я уже попала как-то на ее причитания, когда она пожаловалась, что холодно на улице, а я предположила, что она, наверное, кушает плохо, потому и мерзнет. Для меня плохо есть, это есть мало и без аппетита, потому что сама мерзлячка, и сильным аппетитом не страдаю. Соседка взвилась в ор, что я обвинила ее в нищете. Потом несколько месяцев она полоскала мое имя на каждом углу, потом маме моей решила пожаловаться, как плохо она дочь воспитала. В общем, с тех пор я с ней не разговариваю и в разговоры не вступаю.
Вообще у нас (тех, чьи окна выходят на подъезд) три "беды": фонарь, который светит в окно, вечная стоянка машин (с сигналками, музыкой, вечно подъезжающими, греющимися и отъезжающими машинами) и лавочка перед подъездом, на которую прутся сидеть, орать, плевать, сосаться, пить со всего района, и которую не могут снести именно из-за этой же самой соседки, которая начинает рыдать, что ее некому защитить и что без лавочки нельзя. И доводы о том, что свои не сидят, а чужие только гадят до ее старого мозга не доходят.
Форточку в подъезде тоже открыть нельзя, даже если краской несет и в квартире нечем дышать. Наша старая героиня тут же выбегает и рыдает, что ей холодно, и будто одни тут в подъезде живут, хлопает дверями, форточкой, все громко, чтобы на все этажи слыхать было. Запахов она не чует, а вот на холод реагирует. Из последнего: намазала смолой форточку, чтобы те, кто хотел проветрить потом долго и муторно отмывались.
Когда она что-то начинает мне говорить, ища моей поддержки, я быстро и молча ухожу. Хотя так хочется временами жестко сказать этой старой манипуляторше, что она не одна в подъезде живет и нечего тут права качать и истерить, а также развивать свою кипуче-могуче-вредную деятельность. Но старость ведь надо уважать, даже если она глупая и маразматическая.
А сама мечтаю о квартире где-нибудь на 20-м этаже, чтобы не было слышно ни машин, ни людей, ни собак, никого.
Конечно, я понимаю, что она хочет, чтобы подъезд был дружный, чтобы ей помогали, кто продуктов купит, кто поможет убраться, кто в больницу сходит вместе с ней, кто отремонтирует что-то при надобности. Все это хорошо. Но кому нужна чужая склочная старуха, которая не помнит добра, обвиняет, что ее обокрали или пытались отравить, которая обливает грязью всех, кто ей помогал когда-либо и сплетничает обо всех. Если родственникам она не нужна, что уж говорить о чужих людях. Иногда мне становится ее жалко, но чаще всего я давлю в себе все растущее раздражение.
